Наш земляк Александр Тамоников – писатель с удивительной творческой биографией. После многих лет, отданных армии, он с той же ответственностью начал (в 2001 году) литературную карьеру и за относительно короткий срок стал автором порядка ста романов в жанрах баталистики, боевика, детектива. Наиболее популярен его роман «Рота уходит в небо» после экранизации под названием «Грозовые ворота». Для авторов из Рязани издание книг в столице – редкость, но Александр Тамоников с первых лет литературной работы сотрудничал только с центральными издательствами и приобрёл известность не местного значения.
Но на таком солидном результате писатель не собирается останавливаться и почивать на лаврах. Он обратился к новому для себя жанру: исторической прозы. Первый же роман Александра Тамоникова об истории России обратился к теме сложнейшей: эпохе и личности первого русского царя Ивана IV, более известного как Грозный.
Писательскую задачу Александр Тамоников выполнил с присущей ему скрупулёзностью: в издательстве «Эксмо» в 2014 году вышла дилогия под названием «Белый царь Иван Грозный». Примечательно, что следом за этой книгой Тамоников собирается выпустить книгу про последнего российского императора «Белый царь Николай Второй». Но пока мы представляем читателям роман об Иване Грозном.
На меня книга Александра Тамоникова произвела впечатление столь же двойственное, сколь уже несколько веков производит на историков и обывателей данная историческая фигура.
Образ Ивана Грозного в массовом сознании опирается на четыре художественных произведения (хотя «вольных» описаний этого государя гораздо больше). Но в памяти сразу всплывает, прежде всего, картина Ильи Репина «Иван Грозный и его сын Иван 16 ноября 1581 года», которую большинство неправильно зовёт «Иван Грозный убивает своего сына». Сочетание чёрного, красного и золотого в картине нагнетает тревожность, даже ужас, и к персонажу-убийце возникает непередаваемое отвращение.
Два других «полотна» — кинокартины: знаменитый «Иван Грозный» Сергея Эйзенштейна 1944 года, классика не только российского, но и мирового кинематографа, и наделавший много шума в нашем обществе «Царь» Павла Лунгина 2009 года. Несмотря на разницу эпох и условий, в которых творились эти картины (не забудем, что «Иван Грозный» снимался по прямому указанию Сталина), роль Грозного в них практически одинакова. Это экзальтированно религиозный человек, в котором почти истерическая богомольность сочетается с садической жестокостью – а его государственные деяния сводятся к захватническим войнам, то ли потому, что того требует геополитическая ситуация, то ли потому, что царь просто упивается атмосферой боли, крови, человеческих страданий. Гениальность Эйзенштейна выражается в сцене пляски опричников, одном из двух цветных эпизодов в чёрно-белом фильме: во внешне безобидном пьяном танце и дурачествах на пиру нарастает такая угроза, что хочется бежать от экрана сломя голову, закрыв глаза и зажав уши – ибо музыка подобрана к пляске идеально. Эта пляска – апогей жестокости в фильме «Иван Грозный», на её фоне казни, смерти, пытки юного татарина под Казанью выглядят детским лепетом. Эйзенштейн великий художник.
Павел Лунгин идёт по стопам Эйзенштейна, смакуя дикие «забавы» опричных караванов, в которых принимает участие молодая царица кабардинка Мария Темрюковна, но его пространство режиссуры ограничено – двум «пляскам опричников» в истории кино не быть. Потому его изображения жестокости эпохи реалистичны до натурализма: пытки во весь экран, травление людей зверями длится несколько минут, кровь льётся бесконтрольно, а Иван Грозный наблюдает за кровопролитием с радостью. Вину за убиение низложенного митрополита Филиппа II (Колычева) Лунгин прямо возлагает на Ивана, по чьей указке задушил церковного деятеля в келье Малюта Скуратов. Фильм смотрится тяжело и оставляет жуткое «послевкусие».
В литературе хрестоматийное произведение об Иване Грозном – роман Алексея Константиновича Толстого «Князь Серебряный», написанный в 1862 году. Превзойти увлекательное, по вальтер-скоттовским канонам построенное повествование с любовной линией, тайной и приключениями не удалось ещё никому. Но, хотя роман Толстого и называется «Князь Серебряный», всё же главное действующее лицо в книге – царь Иван Грозный, а главная его сцена – явление всех казнённых и убитых Иваном в его палату ночью со словами: «Здрав буди, Иване, иже погубил еси мя безвинно». Литературный талант Алексея Толстого выше всяких похвал: он из тех писателей, кому верят больше, чем историкам. И с убеждением, что Иван Грозный – деспот на троне, интриган и убийца, выросло не одно поколение, читавшее «Князь Серебряный».
Вот с такой трактовкой образа Ивана Грозного Александр Тамоников намерен всерьёз поспорить и переломить отношение к первому русскому царю в массовом сознании, сменив все минусы на плюсы. Цель глобальная, но писатель, в прошлом профессиональный военный, её не боится.
Свои намерения Александр Тамоников формулирует откровенно в двух вступительных словах к роману. «От автора» он говорит читателю: «Роман «Белый царь Иван Грозный» представляет собой литературно-художественное произведение, следовательно, исторические факты в нем тесно переплетены с авторским воображением». Тамоников признаёт, что в тексте романа есть вымышленные персонажи, не запечатленные в хрониках события, изменения топонимики, некоторых дат и ряда средневековых «процедур», но это сделано «исключительно в целях создания целостности произведения и облегчения восприятия читателем текста романа». При этом он благодарит двух специалистов, консультанта по вопросам истории и по теологическим вопросам. Казалось бы, автор затевает литературно-художественное, то есть «фантазийное» произведение, в котором априори допустимы всякие вольности и даже ошибки. Однако же во вступлении к роману тон автора меняется: он цитирует митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна (Снычева) по книге «Самодержавие Духа»: «Решающее влияние на становление русоненавистнических убеждений «русской науки» оказали свидетельства иностранцев. Начиная с Карамзина, русские историки воспроизводили в своих сочинениях всю ту мерзость и грязь, которыми обливали Россию заграничные «гости», не делая ни малейших попыток объективно разобраться в том, где добросовестные свидетельства очевидцев превращаются в целенаправленную и сознательную ложь по религиозным, политическим или личным мотивам… С легкой руки Карамзина стало считаться признаком хорошего тона обливать эту эпоху черной краской». Кончается роман в пандан началу: «Это же так просто, оклеветать человека!». В заключении суммируются итоги царствования Ивана Грозного: двукратное приращение территории России, увеличение на треть численности населения, создание единого государства, освобождённого от иноземного ига. Есть и фраза, от которой невольно вздрагиваешь: «Известный историк Р.Г. Скрынников неопровержимо доказал, что при «массовом терроре» за тридцать семь лет правления первого русского царя в России было казнено от трёх до четырёх тысяч человек, включая уголовных преступников». Эту цифры Тамоников сравнивает с жертвами политических и религиозных гонений в Европе – в Нидерландах испанские императоры умертвили до ста тысяч человек, за одну лишь Варфоломеевскую ночь во Франции было убито больше трёх тысяч гугенотов… Всё так, но в устах писателя, чья деятельность по умолчанию гуманна, направлена на сопереживание, на пробуждение в человеке лучших чувств формулировка о количестве жертв в контексте «всего-то» вызывает содрогание.
Но брутальная проза Александра Тамоникова всегда была лишена сентиментальности, возможно, у него другая система ценностей. Больше запутывает читателя то, что «Белый царь Иван Грозный», получается, уже не «просто» исторический роман, а исторический трактат, фактически – историографический опыт об эпохе Грозного. Он и строится как летопись: каждая глава начинается с точной датировки, вплоть до дня. И ставит задачу опровергнуть утверждения всех российских историков, писавших об Иване Грозном через призму его личной жестокости, начиная эту цепь с Карамзина. Тогда уместно апеллировать к первоисточникам.
Начнём с того, что Н.М. Карамзин пишет об Иване Грозном вовсе не так однобоко: он признаёт его заслуги перед народом и отечеством, а также любовь к нему простолюдинов, хотя и о его жестокости не может умолчать. Две характерные цитаты из его «Истории государства Российского»: «Вероятно ли, чтобы государь любимый, обожаемый мог с такой высоты блага, счастия, славы низвергнуться в бездну ужасов тиранства? Но свидетельства добра и зла равно убедительны, неопровержимы; остается только представить сей удивительный феномен в его постепенных изменениях». Под постепенными изменениями Карамзин имеет в виду вот что: он видит истоки царской жестокости в его тяжёлом детстве и скверном воспитании, развивалась личность, поражённая глубинными юношескими «комплексами», в сторону, которую можно назвать болезненным эгоцентризмом, а можно – типичным стилем поведения авторитарного правителя. Иван Грозный отверг (большей частью физически) всех советников и стал единолично решать все проблемы в государстве. «Москва цепенела в страхе. Кровь лилася; в темницах, в монастырях стенали жертвы; но… тиранство еще созревало: настоящее ужасало будущим! Нет исправления для мучителя, всегда более и более подозрительного, более и более свирепого; кровопийство не утоляет, но усиливает жажду крови: оно делается лютейшею из страстей».
И всё-таки изо всех российских историографов Карамзин, убеждённый монархист, видевший историю как смену правителей, наиболее лоялен к Грозному. Он отмечает достоинства самодержца Ивана: веротерпимость (за исключением иудаизма), уважение к искусствам и наукам, открытие по стране церковных школ, «где и миряне учились грамоте, закону, даже истории, особенно готовясь быть людьми приказными, к стыду бояр, которые еще не все умели тогда писать. — Наконец, Иоанн знаменит в истории как законодавец и государственный образователь». Завершает он главу об Иване тирадой: «В заключение скажем, что добрая слава Иоаннова пережила его худую славу в народной памяти: стенания умолкли, жертвы истлели, и старые предания затмились новейшими; но имя Иоанново блистало на Судебнике и напоминало приобретение трех царств могольских: доказательства дел ужасных лежали в книгохранилищах, а народ в течение веков видел Казань, Астрахань, Сибирь как живые монументы царя-завоевателя; чтил в нем знаменитого виновника нашей государственной силы, нашего гражданского образования». Иными словами, Карамзин не стремится замалчивать добрых качеств и успехов Ивана Грозного как русского царя – так в чём же он его «оклеветал»?.. Единственное «прегрешение» Карамзина состоит в том, что он не хочет полностью обелять образ Ивана Грозного, рисуя его ангелом во плоти.
Про «Историю государства Российского» Карамзина ядовитый Пушкин высказался:
«В его «Истории» изящность, простота
Доказывают нам без всякого пристрастья
Необходимость самовластья
И прелести кнута».
Если уж любящий «прелести кнута» Карамзин не хотел умолчать о злодействах Грозного, значит, идеализировать его трудно.
Гораздо хуже о первом русском царе отзывалась следующая когорта российских историков: Н.И. Костомаров, С.М. Соловьёв, М.П. Погодин, Д. И. Иловайский. Василий Ключевский в «Кратком курсе по русской истории» оценил отзыв Карамзина о Грозном: «Иоанн двоится в глазах Карамзина; было два царя Иоанна: один, царствовавший до 1560 года, герой добродетели, другой – неистовый кровопийца, свирепствовавший с 1560 года. Такой взгляд на исторического деятеля отразился и на общей оценке его деятельности, сделанной историографом. Карамзин признает за Иоанном много правительственных доблестей, деловитость, веротерпимость, любовь к просвещению, талант законодателя и государственного организатора. Тем не менее, царствование Иоанна, одно из прекраснейших по его началу, историограф ставит по его конечным результатам наряду с монгольским игом и бедствиями удельного времени».
Политические взгляды этих историков настолько разные, что причесать их под одну гребёнку и найти причину неприятия Грозного в несовпадении идеологий не получится. Михаил Погодин – сын крепостного, придерживавшийся в науке консервативных взглядов, славянофил, разрабатывавший идеи панславизма (назвал Ивана Грозного «громким ничтожеством»). Дмитрий Иловайский – умеренный консерватор, монархист, русский националист, противник норманнской теории и революционного движения, которое в его глазах выглядело следствием интриг инородцев (сказал: «Наряду с тиранством и самодурством Ивана IV, видим у него черты замечательной подозрительности, трусости и малодушия»). Разве что Николай Костомаров может считаться представителем революционных воззрений, и из его уст ожидаемо звучит: «Напрасно старались бы мы объяснить его злодеяния каким-нибудь руководящими целями и желанием ограничить произвол высшего сословия; напрасно пытались бы мы создать из всего образ демократического государя. … люди высшего звания в московском государстве совсем не стояли к низшим слоям общества так враждебно, чтобы нужно было из-за народных интересов начать против них истребительный поход». А вот Сергей Соловьёв стоит в этом ряду на особицу: он оправдывал появление опричнины и последовавший за тем террор борьбой «нового» со «старым», то есть своеобразием исторического момента и государственными интересами. То есть ярым «противником» Грозного его называть нелепо. Однако и лепить из царя ангела без крыльев он тоже не хочет.
Никто не отрицает, что всем историографам приходилось довольствоваться скудными и путаными сведениями об эпохе Грозного. Имеющийся массив данных можно трактовать и так, и иначе. Книга Тамоникова демонстрирует опыт «иного» прочтения того же круга исторических источников, и целом за такой исторический эксперимент ему стоит сказать спасибо. Современное поколение россиян нуждается в умении самостоятельно мыслить.
Книга Александра Тамоникова «Белый царь Иван Грозный» по жанру и стилистике склоняется, скорее, к документальной прозе, чем к художественной. Её центральный герой с первых до последних страниц – тот, чьим именем названа книга. Но фокальным героем, то есть наблюдающим за действиями главного героя, всё время являются сподвижники царя – князь Ургин (фигура собирательная), представитель «тайной стражи», созданной по воле Василия III для охраны маленького наследника, либо сын Ургин. Именно в их глазах – глазах преданных слуг – Иван предстаёт не «Грозным», а «белым» (этот романтический термин в тексте не объясняется, видимо, был расчёт на положительную ассоциацию от слова «белый»). Другой точки зрения в романе и её носителей попросту нет. Поэтому довольно быстро у читателя создаётся ощущение «одномерности» литературного действа, что опять-таки не в пользу художественности. С другой стороны, писатель не обманывает читателя: как он заявил во вступлении, что собирается развеять клеветнические вымыслы о царе Иване, так и развеивает их на протяжении двух томов. Примечательно, что не упоминать репрессии, имевшие место при Иване, не может даже явно благоволящий к нему Тамоников, да и прозвище «Грозный» нет-нет да проскальзывает. Но проблема репрессий и казней в книге решается просто: бояре сами заслужили. По сути, в книге развивается один и тот же сюжет по кругу: злые бояре строят козни против доброго царя, он об этом узнаёт и… вынужден их казнить, хотя долго сомневается, стоит ли. Однако преданные соратники убеждают его, что стоит, так им, сволочам, и надо, и царь, которого автор нам преподносит как апологета единоличного правления, соглашается с мнением того же Ургина. В итоге окончательным виновником кровопролития становится не Иван, а Ургин.
Злокозненность бояр бесконечна: роман начинается за десять лет до рождения Ивана, и тогда уже есть вельможи, недовольные деяниями его отца Василия III. Орудия противодействия бояр царю неизменны: заговор и отрава. Иногда ещё – смертельная порча, от которой в книге умер Василий III. О порче говорится с уверенностью, свойственной более жителю средневековой Руси, чем гражданину космического века. А от яда умерли на страницах книги все, кто был дорог Ивану, кроме Дмитрия Ургина, скончавшегося от почётных ран.
Или же злодеяния, которые приписываются официальными версиями Грозному, отводятся другим персонажам. Например, Филиппа Колычева удушили у Тамоникова по приказу митрополита Пимена, стоявшего на стороне бояр (не бросает ли это тень на православную церковь, вопрос к консультанту по вопросам теологии). В общем, в книге «Белый царь…» предлагается одна-единственная версия: Иван не был ни жестоким, ни тираном, ни отравителем, ему либо приписали чужие преступления, либо то, что он совершил, преступлением не являлось, а было благодеянием. Всякий раз после расправы с каким-нибудь боярином в книге непременно появляется проходной персонаж из народа, который говорит царю, что он совершенно прав, уничтожать бояр в интересах государства. Говорит выспренне и казённо. С сожалением отмечу, что передать язык средневекового москвича или хотя бы стилизовать его Александру Тамоникову удалось неубедительно: «В результате Девлет-Гирей выждет определенное время, а потом, как и раньше, без особой подготовки вторгнется на наши земли. Где? Это мы узнаем и тут же нанесём сокрушительный ответный удар. ….Так мы разрушим намерения турецкого султана». Так не только современники Ивана Грозного – так и наши современники не выражаются в прямой речи. Зато живо выписаны боевые операции – сказывается многолетний опыт Александра Тамоникова в создании военных романов.
В целом книга о «белом царе» выглядит чтением для детей и подростков. Похоже, автор сам такую целевую аудиторию считает главной, ибо презентация книги в Рязани состоялась в Центральной городской библиотеке им. Есенина перед школьниками. Пробудить в юношестве здравый скепсис, подать пример нестандартного мышления – хорошее дело для писателя. Привыкнув не полагаться на авторитеты, юные читатели «Белого царя…», возможно, зададутся вопросами, остающимися «между строк» книги. Например, почему бояре в ней такие недалёкие, что постоянно собирают заговорщицкие кружки против царя, хотя уже не один десяток рассекретили и умертвили на законных основаниях? Почему абсолютная власть – это абсолютное благо в царских руках и абсолютное зло, когда является мечтой заговорщиков? Слушался ли всё-таки Иван Грозный советчиков или нет? А уж если подростки начнут сопоставлять книгу Александра Тамоникова с книгами других беллетристов о Грозном (например, с «Корсарами Ивана Грозного» советского прозаика Константина Бадигина), то уж тут конца-краю свободному мышлению не будет!..
Для меня же квинтэссенцией романа Александра Тамоникова стала одна фраза из обращения Дмитрия Ургина к Елене Глинской: «Государство управляется не страхом, не плахами, но милостью и благодеяниями». Точнее не скажешь, респект, Александр Александрович!
Елена Сафронова
